Александра Гейл - Дневник. Поздние записи [СИ]
— Идет, — кивнул Алекс. — Я присяду? — спросил он, указывая на кровать.
Она кивнула, но обхватила колени руками. Зоны комфорта в действии. Это его не совсем устраивало, а потому он выдвинул встречное условие:
— Дай мне руку. И можешь начинать.
Она медленно и не слишком охотно протянула Алексу ладошку. Тот положил ее на кровать и накрыл своей рукой.
— Ты сказал, что ты из России. А из какого города?
— Санкт-Петербург.
— Сколько тебе лет?
— Тридцать.
— Серьезно? Ты выглядишь старше.
— Угу, бурное прошлое, — поморщился Алекс.
— У тебя есть братья или сестры?
Он зажмурился, вспомнив о Стасе.
— Нет, я единственный ребенок. У меня двоюродная сестра и есть… был… троюродный брат. Он умер два года назад.
— Мне очень жаль. Я его знала? — ее рука дрогнула и перевернулась. Алекс не стал возражать.
— Ты их обоих знала. А Стас… он был наглым ублюдком. Но тебе нравился.
— А твои родители?
— У меня есть тот, кто временами пытается называться отцом. Но у него плохо получается.
В эту тему она, к счастью, не полезла. Вместо этого дерзко потребовала:
— Расскажи о себе что-нибудь ужасное!
Я наркоман. Я вор. Я убийца. Я торгую оружием. Я покрываю в суде преступников. Зарубки на моей кровати исчисляются тысячами. Я обижал тебя слишком часто.
— Я не знаю английский.
— Шутишь? — она засмеялась.
— Как никогда серьезен.
Дальше расспросы не пошли. Видимо, это признание пациентку просто добило. Она долго смаковала эту тему, заставляя Алекса хмыкать и оправдываться, а потом вдруг потребовала зеркало, чтобы узнать, как выглядит. И пришлось повозиться, чтобы его добыть.
— Я… ничего, — изрекла девушка, наконец. — Но могло быть и лучше. — Она опасливо посмотрела на Алекса, сравнивая и не понимая, как такой человек обратил внимание именно на нее. Но подобный вопрос прозвучал бы слишком странно, и она подобрала иной: — Какого цвета у меня волосы?
— Рыжие.
— РЫЖИЕ?! Какой кошмар!
— А мне они нравились. Они были яркими, как и ты.
Карина снова покраснела от этих слов. Она не знала, что еще сказать, как увести разговор от опасных тем подальше, но тут вошла медсестра и начала что-то химичить с приборами. Вопрос оказался решен. Но вдруг медсестра повернулась к Алексу, улыбнулась и что-то проговорила. Она явно ждала ответа, а он смотрел на нее и не понимал ни слова.
— Она говорит, что с тех пор как меня привезли с операции, ты почти ни разу не отлучился, и тебе стоило бы поспать. Даже несмотря на то, что ты ухитряешься хорошо выглядеть. — Карина хитро и довольно улыбнулась. Ну еще бы.
— Передай ей, что одноразовые бритвенные станки и кредитная карта изменили мир.
— Это правда, тебе надо поспать, — вдруг на полном серьезе проговорила девушка. И именно то, что для нее это было важно, заставило его согласиться.
— Хорошо, — кивнул Алекс. — Вернусь утром.
А затем он медленно наклонился к ее лицу. Карина, в свою очередь, сжалась в комок и затаила дыхание. Она ожидала настоящего поцелуя. Опасалась. И предвкушала. Только он коротко коснулся губами ее скулы и отстранился. Она явно не ожидала и… выглядела даже несколько разочарованной.
— А еще ты куришь, — буркнула она.
— Да, это тоже ужасное обо мне, — подмигнул ей Алекс и ушел.
К вопросу взаимоотношений они больше не возвращались. Пусть он сидит у ее кровати, пусть он заботится, но они, по сути, чужие, даже она для него теперь чужачка. Вместе с памятью она потеряла и часть качеств, которые он очень ценил. И как бы ни было тяжело в этом признаваться — пришлось.
В тот день она задумчиво скрестила ноги, выглядывающие из-под больничного халата, и, помахивая ярко-красным яблоком, завела весьма странный разговор.
— Скажи, тебе что, совсем нечем заняться, кроме как сидеть со мной?
— Я могу работать и здесь, — пожал плечами Алекс. И это было правдой, так как в последнее время он занимался делом. Ее делом. Карина против интерпола. Целыми днями они переписывались с Шоном. Пока все было тихо, но Алекс не успокаивался. Естественно придут, и не отстанут за просто так. Душу ведь, ублюдки, вынут!
— И кем же ты работаешь? — скептически спросила она.
— Я юрист.
— Аа, — разочарованно протянула она.
— Что аа?! — разозлился Алекс. — Я юрист и банкир. Что с этим не так?
— То, что вы все должны быть толстыми и плешивыми, — хихикнула она и впилась зубами в яблоко.
— Это такое руководство по смене имиджа? — спросил Алекс, все еще раздраженный ее отношением. Ему сразу вспомнились все Картеры и Фраччани мира. Вот уж кто точно впечатляет… А тут ну подумаешь замах на интернациональный банк, всего-то!
— Я тебя сильно расстроила? — виновато спросила она.
— Не обращай внимания, ты же всю жизнь этим занимаешься! — фыркнул он, не подумав. И вдруг понял, что творит. Это не его Карина. Она не помнила его, она не любила его. А вдруг она и не полюбит его? Невозможно предугадать, что будет дальше. В прошлом ему потребовалось немало времени, чтобы расположить к себе эту девушку. Она недоверчива. Он ведь прочел ее дневники. И иногда он не понимал, почему она считала именно так, а не иначе!
— Что с тобой? — яблоко замерло около ее губ.
— Ничего.
— Мне жаль, что я не помню тебя, — проговорила она, понижая голос. — Я помню, что ты говорил. Я знаю, почему ты здесь. Но в остальном — пустой лист. Думаю что я тебя любила, ведь с тобой так легко. Но, Алекс, дай мне время.
— Карина, со мной совсем не легко. Поверь, тебе просто так кажется. И я тебя боюсь ничуть не меньше. Эта операция разрушила мою жизнь так же, как и твою. Ты сейчас запросто можешь объявить, что годами я мечтал и строил планы понапрасну. Время? Я не против, забирай. Но это для тебя жизнь началась с начала, а моя продолжается. И раньше она была безупречной. Пока ты была со мной. Я бы очень не хотел все это потерять.
Выглядело так, словно впечатление на нее эти слова произвели, но пока не приехали Граданские, особого эффекта ничто не возымело.
Виктор привез с собой Элю, Константина с Вероникой, их дочь Виолетту и, конечно, Жен. На появление последней надеялись как на чудо. Вдруг Карина увидит ее и, как в фильме, все вспомнит. И Доктор Дауэрс не уставал повторять, что человеческий мозг — штука сложная, и вспомнить теоретически Карина может, а потому говорить девушке о том, что малышка — ее дочь, было строжайше запрещено. Вот и выбирай кого травмировать: память человека, восстанавливающегося после операции или психику ребенка трех лет.
Доктор Дауэрс, однако, морально-этическими вопросами не задавался. Его пациентка была не малышка, и хоть ты лопайся от злости, не свернешь. По поводу Жен была проведена целая воспитательная кампания. Алекс уже готов был сам ему голову открутить. Понятно, что три года, понятно, что все не просчитаешь, но можно было бы и не терроризировать ребенка с таким энтузиазмом!
